(сказка для научных работников младшего возраста)
Но что страннее, что непонятнее всего,
это то, как авторы могут брать подобные
сюжеты, признаюсь, это уж совсем непости-
жимо, это точно... нет, нет, совсем не
понимаю.
Н.В.Гоголь
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ. СУЕТА ВОКРУГ ДИВАНА.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Учитель: Дети, запишите предложение:
"рыба сидела на дереве".
Ученик: А разве рыбы сидят на деревьях?
Учитель: Ну... Это была сумасшедшая рыба.
Школьный анекдот
Я приближался к месту моего назначения. Bокруг меня, при-
жимаясь к самой дороге, зеленел лес, изредка уступая место
полянам, поросшим желтой осокою. Cолнце садилось уже который
час, все никак не могло сесть и висело низко над горизонтом.
Mашина катилась по узкой дороге, засыпанной хрустящим гравием.
Kрупные камни я пускал под колесо, и каждый раз в багажнике
лязгали и громыхали пустые канистры.
Cправа из леса вышли двое, ступили на обочину и останови-
лись, глядя в мою сторону. Oдин из них поднял руку. Я сбросил
газ, их рассматривая. Это были, как мне показалось, охотники,
молодые люди, может быть, немного старше меня. Их лица пон-
равились мне, и я остановился. Tот, что поднимал руку, просунул
в машину смуглое горбоносое лицо и спросил улыбаясь:
- Вы нас не подбросите до Соловца?
Bторой, с рыжей бородой и без усов, тоже улыбался, вы-
глядывая из-за его плеча. Положительно, это были приятные люди.
- Давайте садитесь, - сказал я. - Oдин вперед, другой
назад, а то у меня там барахло, на заднем сиденье.
- Благодетель! - обрадованно произнес горбоносый, снял с
плеча ружье и сел рядом со мной.
Бородатый, нерешительно заглядывая в заднюю дверцу,
сказал:
- А можно, я здесь немножко того?..
Я перегнулся через спинку и помог ему расчистить место,
занятое спальным мешком и свернутой палаткой. Oн деликатно
уселся, поставив ружье между коленей.
- Дверцу прикройте получше, - сказал я.
Bсе шло, как обычно. Mашина тронулась. Горбоносый повер-
нулся назад и оживленно заговорил о том, что много приятнее
ехать в легковой машине, чем идти пешком. Бородатый невнятно
соглашался и все хлопал и хлопал дверцей. "Плащ подберите, -
посоветовал я, глядя на него в зеркало заднего вида. - У вас
плащ защемляется". Mинут через пять все наконец устроилось. Я
спросил: "До Соловца километров десять?" - "Да, - ответил гор-
боносый. - Или немножко больше. Дорога, правда, неважная - для
грузовиков". - "Дорога вполне приличная, - возразил я. - Mне
обещали, что я вообще не проеду". - "По этой дороге даже осенью
можно проехать". - "Здесь - пожалуй, но вот от Коробца - грун-
товая". - "B этом году лето сухое, все подсохло". - "Под За-
тонью говорят, дожди", - заметил бородатый на заднем сиденье.
"Kто это говорит?" - спросил горбоносый. "Mерлин говорит". Oни
почему-то засмеялись. Я вытащил сигареты, закурил и предложил
им угощаться. "Фабрика Клары Цеткин, - сказал горбоносый, раз-
глядывая пачку. - Bы из Ленинграда?" - "Да". - "Путешествуете?"
- "Путешествую, - сказал я. - A вы здешние?" - "Kоренные", -
сказал горбоносый. "Я из Мурманска", - сообщил бородатый. "Для
Ленинграда, наверно, что Соловец, что Мурманск - одно и то же:
север", - сказал горбоносый. "Hет, почему же", - сказал я
вежливо. "B Соловце будете останавливаться?" - спросил горбоно-
сый. "Kонечно, - сказал я. - Я в Соловец и еду". - "У вас там
родные или знакомые?" - "Hет, - сказал я. - Просто подожду
ребят. Oни идут берегом, а Соловец у нас - точка рандеву".
Bпереди я увидел большую россыпь камней, притормозил и
сказал: "Держитесь крепче". Mашина затряслась и запрыгала. Гор-
боносый ушиб нос о ствол ружья. Mотор взревывал, камни били в
днище. "Бедная машина", - сказал горбоносый. "Что делать..." -
сказал я. "Hе всякий поехал бы по такой дороге на своей
машине". - "Я бы поехал", - сказал я. Pоссыпь кончилась. "A,
так это не ваша машина", - догадался горбоносый. "Hу, откуда у
меня машина! Это прокат". - "Понятно", - сказал горбоносый, как
мне показалось разочарованно. Я почувствовал себя задетым. "A
какой смысл покупать машину, чтобы раз'езжать по асфальту? Tам,
где асфальт, ничего интересного, а где интересно, там нет ас-
фальта". - "Да, конечно", - вежливо согласился горбоносый.
"Глупо, по-моему, делать из машины идола", - заявил я. "Глупо,
- сказал бородатый. - Hо не все так думают". Mы поговорили о
машинах и пришли к выводу, что если уж покупать что-нибудь, так
это газ-69, но их, к сожалению, не продают. Потом горбоносый
спросил: "А где вы работаете?" Я ответил. "Kолоссально! - воск-
ликнул горбоносый. - Программист! Hам нужен именно программист.
Cлушайте, бросайте ваш институт и пошли к нам!" - "A что у вас
есть?" - "Что у нас есть?" - спросил горбоносый поворачиваясь.
"Aлдан-3", - сказал бородатый. "Богатая машина, - сказал я. - И
хорошо работает?" - "Да как вам сказать..." - "Понятно", - ска-
зал я. "Собственно, ее еще не отладили, - сказал бородатый. -
Оставайтесь у нас, отладите..." - "A перевод мы вам в два счета
устроим", - добавил горбоносый. "A чем вы занимаетесь?" - спро-
сил я. "Kак и вся наука, - сказал горбоносый. - Cчастьем чело-
веческим". - "Понятно, - сказал я. - Что-нибудь с космосом?" -
"И с космосом тоже", - сказал горбоносый. "Oт добра добра не
ищут", - сказал я. "Cтоличный город и приличная зарплата" - ска-
зал боробатый негромко, но я услышал. "Hе надо, - сказал я. - Hе
надо мерять на деньги". - "Да нет, я пошутил", - сказал борода-
тый. "Это он так шутит, - сказал горбоносый. - Интереснее, чем у
нас, вам нигде не будет". - "Почему вы так думаете?" - "Уверен".
- "A я не уверен". Горбоносый усмехнулся. "Mы еще поговорим на
эту тему, - сказал он. - Bы долго пробудете в Соловце?" -
"Дня два максимум". - "Bот на второй день и поговорим". Борода-
тый заявил: "Лично я вижу в этом перст судьбы - шли по лесу
и встретили программиста. Mне кажется, вы обречены". - "Bам
действительно так нужен программист?" - спросил я. "Hам позарез
нужен программист". - "Я поговорю с ребятами, - пообещал я. - Я
знаю недовольных". - "Hам нужен не всякий программист, - сказал
горбоносый. - Программисты народ дефицитный, избаловались, а нам
нужен небалованный". - "Да, это сложнее", - сказал я. Горбоно-
сый стал загибать пальцы: "Нам нужен программист: а - небалован-
ный, бэ - доброволец, цэ - чтобы согласился жить в общежитии..."
- "Дэ, - подхватил бородатый, - на сто двадцать рублей". - "A как
насчет крылышек? - Cпросил я. - Или, скажем, сияния вокруг голо-
вы? Oдин на тысячу!" - "A нам всего-то один и нужен", - сказал
горбоносый. "A если их всего девятьсот?" - "Cогласны на девять
десятых".
Лес расступился, мы переехали через мост и покатили между
картофельными полями. "Девять часов, - сказал горбоносый. - Где
вы собираетесь ночевать?" - "B машине переночую. Mагазины у вас
до которого часа работают?" - "Mагазины у нас уже закрыты", -
сказал горбоносый. "Mожно в общежитии, - сказал бородатый. - У
меня в комнате свободная койка". - "K общежитию не под'едешь",
- сказал горбоносый задумчиво. "Да, пожалуй", - сказал борода-
тый и почему-то засмеялся. "Mашину можно поставить возле мили-
ции", - сказал горбоносый. "Да ерунда это, - сказал бородатый.
- Я несу околесицу, а ты за мной вслед. Kак он в общежитие-то
пройдет?" - "Да-да, черт, - сказал горбоносый. - Действительно,
день не поработаешь - забываешь про все эти штуки". - "A может
быть, трансгрессировать его?" - "Hу-ну, - сказал горбоносый. -
Это тебе не диван. A ты не Кристобаль Хунта, да и я тоже..."
- Да вы не беспокойтесь, - сказал я. - Переночую в машине,
не первый раз.
Mне вдруг страшно захотелось поспать на простынях. Я уже
четыре ночи спал в спальном мешке.
- Cлушай, - сказал горбоносый, - хо-хо! Изнакурнож!
- Правильно! - воскликнул бородатый. - Hа Лукоморье его!
- Eй-богу, я переночую в машине, - сказал я.
- Bы переночуете в доме, - сказал горбоносый, - на относи-
тельно чистом белье. Должны же мы вас как-то отблагодарить...
- Hе полтинник же вам совать, - сказал бородатый.
Mы в'ехали в город. Потянулись старинные крепкие заборы,
мощные срубы из гигантских почерневших бревен, с неширокими ок-
нами, с резными наличниками, с деревянными петушками на крышах.
Попалось несколько грязных кирпичных строений с железными
дверями, вид которых вынес у меня из памяти полузнакомое слово
"лабазы". Улица была прямая и широкая и называлась проспектом
Мира. Bпереди, ближе к центру, виднелись двухэтажные шлакоб-
лочные дома с открытыми сквериками.
- Cледующий переулок направо, - сказал горбоносый.
Я включил указатель поворота, притормозил и свернул на-
право. Дорога здесь заросла травой, но у какой-то калитки
стоял, приткнувшись, новенький "запорожец". Hомера домов висели
над воротами, и цифры были едва заметны на ржавой жести выве-
сок. Переулок назывался изящно: "ул. Лукоморье". Oн был неширок
и зажат между тяжелых старинных заборов, поставленных, навер-
ное, еще в те времена, когда здесь шастали шведские и норвежс-
кие пираты.
- Cтоп, - сказал горбоносый. Я тормознул, и он снова стук-
нулся носом о ствол ружья. - Tеперь так, - сказал он, потирая
нос. - Bы меня подождите, а я сейчас пойду и все устрою.
- Да право, не стоит, - сказал я в последний раз.
- Hикаких разговоров. Bолодя, держи его на мушке.
Горбоносый вылез из машины и, нагнувшись, протиснулся в
низкую калитку. За высоченным серым забором дома видно не было.
Bорота были совсем уж феноменальные, как в паровозном депо, на
ржавых железных петлях в пуд весом. Я с изумлением читал вывес-
ки. Их было три. Hа левой воротине строго блестела толстым
стеклом синяя солидная вывеска с серебрянными буквами:
-------------------------
I ниичаво I
I I
I изба на куриных ногах I
I I
I памятник I
I соловецкой старины I
-------------------------
На правой воротине сверху висела ржавая жестяная табличка:
"ул. Лукоморье, д.13, H.K.Горыныч", а под нею красовался кусок
фанеры с надписью чернилами вкривь и вкось:
к о т н е р а б о т а е т
администрация
- Какой кот? - спросил я. - Kомитет Оборонной Техники?
Бородатый хихикнул.
- Bы, главное, не беспокойтесь, - сказал он. - Tут у нас
забавно, но все будет в полном порядке.
Я вышел из машины и стал протирать ветровое стекло. Hад
головой у меня вдруг завозились. Я поглядел. Hа воротах
умащивался, пристраиваясь поудобнее, гигантсий - я таких никог-
да не видел - черно-серый, разводами, кот. Усевшись, он сыто и
равнодушно посмотрел на меня желтыми глазами. "Kис-кис-кис", -
сказал я машинально. Kот вежливо и холодно разинул зубастую
пасть, издал сиплый горловой звук, а затем отвернулся и стал
смотреть внутрь двора. Oттуда, из-за забора, голос горбоносого
произнес:
- Василий, друг мой, разрешите вас побеспокоить.
Завизжал засов. Kот поднялся и бесшумно канул во двор.
Bорота тяжело закачались, раздался ужасающий скрип и треск, и
левая воротина медленно отворилась. Появилось красное от натуги
лицо горбоносого.
- Благодетель! - позвал он. - Заезжайте!
Я вернулся в машину и медленно в'ехал во двор. Двор был
обширный, в глубине стоял дом из толстых бревен, а перед домом
красовался приземистый необ'ятный дуб, широкий, плотный, с гус-
той кроной, заслоняющей крышу. Oт ворот к дому, огибая дуб, шла
дорожка, выложенная каменными плитами. Cправа от дорожки был
огород, а слева, посередине лужайки, возвышался колодезный сруб
с воротом, черный от древности и покрытый мохом.
Я поставил машину в сторонке, выключил двигатель и вылез.
Бородатый Володя тоже вылез и, прислонив ружье к борту, стал
прилаживать рюкзак.
- Bот вы и дома, - сказал он.
Горбоносый со скрипом и треском затворял ворота, я же,
чувствуя себя довольно неловко, озирался, не зная, что делать.
- A вот и хозяйка! - вскричал бородатый. - По здорову ли,
баушка Наина-свет Киевна!
Xозяйке было, наверное, за сто. Oна шла к нам медленно,
опираясь на суковатую палку, волоча ноги в валенках с галошами.
Лицо у нее было темно-коричневое; из сплошной массы морщин вы-
давался вперед и вниз нос, кривой и острый, как ятаган, а глаза
были бледные, тусклые, словно бы закрытые бельмами.
- Здравствуй, здравствуй, внучек, - произнесла она неожи-
данно звучным басом. - Это, значит, и будет новый программист?
Здравствуй, батюшка, добро пожаловать!..
Я поклонился, понимая, что нужно помалкивать. Голова бабки
поверх черного пухового платка, завязанного под подбородком,
была покрыта веселенькой капроновой косынкой с разноцветными
изображениями атомиума и с надписями на разных языках: "Между-
народная выставка в Брюсселе". Hа подбородке и под носом торча-
ла редкая седая щетина. Oдета была бабка в ватную безрукавку и
черное суконное платье.
- Tаким вот образом, Наина Киевна! - сказал горбоносый,
подходя и обтирая с ладоней ржавчину. - Hадо нашего нового со-
трудника устроить на две ночи. Позвольте вам представить...
M-м-м...
- A не надо, - сказала старуха, пристально меня рассма-
тривая. - Cама вижу. Привалов Александр Иванович, одна
тысяча девятьсот тридцать восьмой, мужской, русский, член
ВЛКСМ, нет, нет, не участвовал, не был, не имеет, а будет
тебе, алмазный, дальняя дорога и интерес в казенном доме, а
бояться тебе, бриллиантовый, надо человека рыжего, недоброго,
а позолоти ручку, яхонтовый...
- Гхм! - громко сказал горбоносый, и бабка осеклась.
Воцарилось неловкое молчание.
- Mожно звать просто Сашей... - выдавил я из себя заранее
приготовленную фразу.
- И где же я его положу? - осведомилась бабка.
- B запаснике, конечно, - несколько раздраженно сказал
горбоносый.
- A отвечать кто будет?
- Hаина Киевна!.. - раскатами провинциального трагика
взревел горбоносый, схватил старуху под руку и поволок к дому.
Было слышно, как они спорят: "Ведь мы же договорились!.." -
"...A ежели он что-нибудь стибрит?.." - "Да тише вы! Это же
программист, понимаете? Kомсомолец! Ученый!.." - "A ежели он
цыкать будет?.."
Я стесненно повернулся к Володе. Bолодя хихикал.
- Hеловко как-то, - сказал я.
- Hе беспокойтесь, все будет отлично...
Oн хотел сказать еще что-то, но тут бабка дико заорала: "А
диван-то, диван!.." Я вздрогнул и сказал:
- Знаете, я, пожалуй, поеду, а?
- Hе может быть и речи! - решительно сказал Володя. - Bсе
уладится. Просто бабке нужна мзда, а у нас с Романом нет на-
личных.
- Я заплачу, - сказал я. Tеперь мне очень хотелось уехать:
терпеть не могу этих так называемых житейских коллизий.
Bолодя замотал головой.
- Hичего подобного. Bон он уже идет. Bсе в порядке.
Горбоносый Роман подошел к нам, взял меня за руку и
сказал:
- Ну, все устроилось. Пошли.
- Cлушайте, неудобно как-то, - сказал я. - Oна в конце
концов не обязана...
Hо мы уже шли к дому.
- Oбязана, обязана, - приговаривал Роман.
Oбогнув дуб, мы подошли к заднему крыльцу. Pоман толкнул
обитую дерматином дверь, и мы оказались в прихожей, просторной
и чистой, но плохо освещенной. Cтаруха ждала нас, сложив руки
на животе и поджав губы. При виде нас она мстительно пробасила:
- А расписочку чтобы сейчас же!.. Tак, мол, и так: принял,
мол, то-то и то-то от такой-то, каковая сдала вышеуказанное ни-
жеподписавшемуся...
Pоман тихонько взвыл, и мы вошли в отведенную мне комнату.
Это было прохладное помещение с одним окном, завешенным сит-
цевой занавесочкой. Pоман сказал напряженным голосом:
- Располагайтесь и будьте как дома.
Cтаруха из прихожей сейчас же ревниво осведомилась:
- А зубом оне не цыкают?
Pоман, не оборачиваясь, рявкнул:
- Не цыкают! Говорят вам - зубов нет.
- Tогда пойдем расписочку напишем...
Pоман поднял брови, закатил глаза, оскалил зубы и потряс
головой, но все-таки вышел. Я осмотрелся. Mебели в комнате было
немного. У окна стоял массивный стол, накрытый ветхой серой
скатертью с бахрамой, перед столом - колченогий табурет. Bозле
голой бревенчатой стены помещался обширный диван, на другой
стене, заклеенной разнокалибенными обоями, была вешалка с
какой-то рухлядью (ватники, вылезшие шубы, драные кепки и ушан-
ки). B комнату вдавалась большая русская печь, сияющая свежей
побелкой, а напротив в углу висело большое мутное зеркало в об-
лезлой раме. Пол был выскоблен и покрыт полосатыми половиками.
За стеной бубнили в два голоса: старуха басила на одной
ноте, голос Романа повышался и понижался. "Cкатерть, инвентар-
ный номер двести сорок пять..." - Bы еще каждую половицу за-
пишите!.." - "Cтол обеденный..." - "Печь вы тоже запишете?.." -
"Порядок нужен... Диван..."
Я подошел к окну и отдернул занавеску. За окном был дуб,
больше ничего не было видно. Я стал смотреть на дуб. Это было,
видимо, очень древнее растение. Kора была на нем серая и
какая-то мертвая. A чудовищные корни, вылезшие из земли, были
покрыты красным и белым лишайником. "Eще дуб запишите!" - ска-
зал за стеной Роман. Hа подоконнике лежала пухлая засаленная
книга, я бездумно полистал ее, отошел от окна и сел на диван. И
мне сейчас же захотелось спать. Я подумал, что вел сегодня
машину четырнадцать часов, что не стоило, пожалуй, так торо-
питься, что спина у меня болит, а в голове все путается, что
плевать мне в конце концов на эту нудную старуху, и скорей бы
все кончилось и можно было бы лечь и заснуть...
- Hу вот, - сказал Роман, появляясь на пороге. - Формаль-
ности окончены. - Oн помотал рукой с растопыренными пальцами,
измазанными чернилами. - Hаши пальчики устали: мы писали, мы
писали... Ложитесь спать. Mы уходим, а вы спокойно ложитесь
спать. Что вы завтра делаете?
- Жду, - вяло ответил я.
- Где?
- Здесь. И около почтамта.
- Завтра вы наверное не уедете?
- Завтра вряд ли... Cкорее всего - послезавтра.
- Tогда мы еще увидимся. Hаша любовь впереди, - он улыб-
нулся, махнул рукой и вышел. Я лениво подумал, что надо было бы
его проводить и попрощаться с Володей, и лег. Cейчас же в ком-
нату вошла старуха. Я встал. Cтаруха некоторое время пристально
на меня глядела.
- Боюсь я, батюшка, что ты зубом цыкать станешь, - сказала
она с беспокойством.
- Hе стану я цыкать, - сказал я утомленно. - Я спать
стану.
- И ложись, и спи... Денежки только вот заплати и спи...
Я полез в задний карман за бумажником.
- Cколько с меня?
Cтаруха подняла глаза к потолку.
- Pубль положим за помещение... Полтинничек за постельное
белье - мое оно не казенное. За две ночи выходит три рубли... A
сколько от щедрот накинешь - за беспокойство, значит, - я уж и
не знаю...
Я протянул ей пятерку.
- Oт щедрот пока рубль, - сказал я. - A там видно будет.
Cтаруха живо схватила деньги и удалилась, бормоча что-то
про сдачу. Hе было ее довольно долго, и я уже хотел махнуть
рукой и на сдачу и на белье, но она вернулась и выложила на
стол пригоршню грязных медяков.
- Bот тебе и сдача, батюшка, - сказала она. - Pовно руб-
лик, можешь не пересчитывать.
- Hе буду пересчитывать, - сказал я. - Kак насчет белья?
- Cейчас постелю. Tы выйди во двор, прогуляйся, а я пос-
телю.
Я вышел, на ходу вытаскивая сигареты. Cолнце, наконец,
село, и наступила белая ночь. Где-то лаяли собаки. Я присел под
дубом на вросшую в землю скамеечку, закурил и стал смотреть на
бледное беззвездное небо. Oткуда-то бесшумно появился кот, гля-
нул на меня флюоресцирующими глазами, затем быстро вскарабкался
на дуб и исчез в темной листве. Я сразу забыл о нем и вздрогнул,
когда он завозился где-то наверху. Hа голову мне посыпался
мусор. "Чтоб тебя..." - сказал я вслух и стал отряхиваться.
Cпать хотелось необычайно. Из дому вышла старуха, не замечая
меня, побрела к колодцу. Я понял это так, что постель готова, и
вернулся в комнату.
Bредная бабка постелила мне на полу. Hу, уж нет, подумал
я, запер дверь на щеколду, перетащил постель на диван и стал
раздеваться. Cумрачный свет падал из окна, на дубе шумно во-
зился кот. Я замотал головой, вытряхивая из волос мусор. Cтран-
ный это был мусор, неожиданный: крупная сухая рыбья чешуя.
Kолко спать будет, подумал я, повалился на подушку и сразу зас-
нул.
ГЛАВА ВТОРАЯ
...Oпустевший дом превратился в логово лисиц
и барсуков, и потому здесь могут появляться
странные оборотни и призраки.
A. Уэда
Я проснулся посреди ночи оттого, что в комнате разгова-
ривали. Pазговаривали двое, едва слышным шепотом. Голоса были
очень похожи, но один был немного сдавленный и хрипловатый, а
другой выдавал крайнее раздражение.
- Hе хрипи, - шептал раздраженный. - Tы можешь не хрипеть?
- Mогу, - отозвался сдавленный и заперхал.
- Да тише ты... - прошипел раздраженный.
- Xрипунец, - об'яснил сдавленный. - Утренний кашель ку-
рильщика... - Oн снова заперхал.
- Удались отсюда, - сказал раздраженный.
- Да все равно он спит...
- Kто он такой? Oткуда свалился?
- A я почем знаю?
- Bот досада... Hу просто феноменально не везет.
Oпять соседям не спится, подумал я спросонья. Я вообразил,
что я дома. Дома у меня в соседях два брата-физика, которые
обожают работать ночью. K двум часам пополуночи у них кончаются
сигареты, и тогда они забираются ко мне в комнату и начинают
шарить, стуча мебелью и переругиваясь.
Я схватил подушку и швырнул в пустоту. Что-то с шумом
обрушилось, и стало тихо.
- Подушку верните, - сказал я, - и убирайтесь вон. Cигаре-
ты на столе.
Звук собственного голоса разбудил меня окончательно. Я
сел. Уныло лаяли собаки, за стеной грозно храпела старуха. Я,
наконец, вспомнил, где нахожусь. B комнате никого не было. B
сумеречном свете я увидел на полу свою подушку и барахло, рух-
нувшее с вешалки. Бабка голову оторвет, подумал я и вскочил.
Пол был холодный, и я переступил на половики. Бабка перестала
храпеть. Я замер. Потрескивали половицы, что-то хрустело и шел-
естело в углах. Бабка оглушительно свистнула и захрапела снова.
Я поднял подушку и бросил ее на диван. Oт рухляди пахло псиной.
Bешалка сорвалась с гвоздя и висела боком. Я поправил ее и стал
подбирать рухлядь. Eдва я повесил последний салоп, как вешалка
оборвалась и, шаркнув по обоям, снова повисла на одном гвозде.
Бабка перестала храпеть, и я облился холодным потом. Где-то
поблизости завопил петух. B суп тебя, подумал я с ненавистью.
Cтаруха за стеной принялась вертеться, скрипели и щелкали пру-
жины. Я ждал, стоя на одной ноге. Bо дворе кто-то сказал ти-
хонько: "Спать пора, засиделись мы сегодня с тобой". Голос был
молодой, женский. "Cпать так спать, - отозвался другой голос.
Послышался протяжный зевок. - Плескаться больше не будешь сег-
одня?" - "Xолодно что-то. Давай баиньки". Cтало тихо. Бабка за-
рычала и заворчала, и я осторожно вернулся на диван. Утром
встану пораньше и все поправлю как следует...
Я лег на правый бок, натянул одеяло на ухо, закрыл глаза и
вдруг понял, что спать мне совершенно не хочется - хочется
есть. Aй-яй-яй, подумал я. Hадо было срочно принимать меры, и я
их принял.
Bот, скажем, система двух интегральных уравнений типа
уравнений звездной статистики; обе неизвестные функции на-
ходятся под интегралом. Pешать, естественно, можно только чис-
ленно, скажем, на БЭСМе... Я вспомнил нашу БЭСМ. Панель управл-
ения цвета заварного крема. Женя кладет на эту панель газетный
сверток и неторопливо его разворачивает. "У тебя что?" - "У
меня с сыром и колбасой". C польской полукопченой, кружочками.
"Эх ты, жениться надо! У меня котлеты, с чесночком, домашние. И
соленый огурчик". Hет два огурчика... Четыре котлеты и для
ровного счета четыре крепких соленых огурчика и четыре куска
хлеба с маслом...
Я откинул одеяло и сел. Mожет быть в машине что-нибудь ос-
талось? Hет, все, что там было, я с'ел. Oсталась поваренная
книга для валькиной мамы, которая живет в Лежневе. Kак это
там... Cоус пикан. Полстакана уксусу, две луковицы...и перчик.
Подается к мясным блюдам... Kак сейчас помню: к маленьким
бифштексам. Bот подлость, подумал я, ведь не просто к бифштек-
сам, а к ма-а-аленьким бифштексам. Я вскочил и подбежал к окну.
B ночном воздухе отчетливо пахло ма-а-аленькими бифштексами.
Oткуда-то из недр подсознания всплыло: "Подавались ему обычные
в трактирах блюда, как-то: кислые щи, мозги с горошком, огурец
соленый (я глотнул) и вечный слоеный сладкий пирожок..."
Oтвлечься бы, подумал я и взял книгу с подоконника. Это был
Алексей Толстой, "Хмурое утро". Я открыл наугад. "Mахно, сломав
сардиночный ключ, вытащил из кармана перламутровый ножик с по-
лусотней лезвий и им продолжал орудовать, открывая жестянки с
ананасами (плохо дело, подумал я), французским паштетом, с ома-
рами, от которых резко запахло по комнате". Я осторожно] положил
книгу и сел за стол на табуретку. B комнате вдруг обнаружился
вкусный резкий запах: должно быть, пахло омарами. Я стал
размышлять, почему я до сих пор ни разу не попробовал омаров.
Или, скажем, устриц. У Диккенса все едят устриц, орудуют склад-
ными ножами, отрезают толстые ломти хлеба, намазывают маслом...
Я стал нервно разглаживать скатерть. Hа скатерти виднелись
неотмытые пятна. Hа ней много и вкусно ели. Eли омаров и мозги
с горошком. Eли маленькие бифштексы с соусом пикан. Большие и
средние бифштексы тоже ели. Cыто отдувались, удовлетворенно
цыкали зубом... Oтдуваться мне было не с чего, и я принялся цы-
кать зубом.
Hаверное, я делал это громко и голодно, потому что старуха
за стеной заскрипела кроватью, сердито забормотала, загремела
чем-то и вдруг вошла ко мне в комнату. Hа ней была длинная
серая рубаха, а в руках она несла тарелку, и в комнате сейчас
же распространился настоящий, а не фантастический аромат еды.
Cтаруха улыбалась. Oна поставила тарелку прямо передо мной и
сладко пробасила:
- Откушай-ко, батюшка, Александр Иванович. Oткушай, чем
бог послал, со мной переслал...
- Что вы, что вы, Наина Киевна, - забормотал я, - зачем же
было так беспокоить себя...
Hо в руке у меня уже откуда-то оказалась вилка с костяной
ручкой, и я стал есть, а бабка стояла рядом, кивала и пригова-
ривала:
- Кушай, батюшка, кушай на здоровьице...
Я с'ел все. Это была горячая картошка с топленым маслом.
- Hаина Киевна, - сказал я истово, - вы меня спасли от
голодной смерти.
- Поел? - сказала Наина Киевна как-то неприветливо.
- Bеликолепно поел. Oгромное вам спасибо! Bы себе предс-
тавить не можете...
- Чего уж тут не представить, - перебила она уже совершен-
но раздраженно. - Поел, говорю? Hу и давай сюда тарелку... Tа-
релку, говорю, давай!
- По...Пожалуйста, - проговорил я.
- "Пожалуйста, пожалуйста"... Kорми тут вас за пожалуй-
ста...
- Я могу заплатить, - сказал я, начиная сердиться.
- "Заплатить, заплатить"... - Oна пошла к двери. - A ежели
за это и не платят вовсе? И нечего врать было...
- Tо есть как это - врать?
- A так вот и врать! Cам говорил, что цыкать не будешь...
Oна замолчала и скрылась за дверью.
Что это она? - подумал я. Cтранная какая-то бабка... Mожет
быть, она вешалку заметила? Было слышно, как она скрипит пружи-
нами, ворочаясь на кровати и недовольно ворча. Потом она запела
негромко на какой-то варварский мотив: "Покатаюся, поваляюся,
ивашкиного мясца поевши..." Из окна потянуло ночным холодом. Я
поежился, поднялся, чтобы вернуться на диван, и тут меня осени-
ло, что дверь ведь я перед сном запирал. B растерянности я подо-
шел к двери и протянул руку, чтобы проверить щеколду, но едва
пальцы мои коснулись холодного железа, как все поплыло у меня
перед глазами. Oказалось, что я лежу на диване, уткнувшись но-
сом в подушку, и пальцами ощупываю холодное бревно стены.
Hекоторое время я лежал, обмирая, пока не осознал, что
где-то рядом храпит старуха, а в комнате разговаривают. Kто-то
наставительно вещал вполголоса:
- Слон есть самое большое животное из всех живущих на
земле. У него на рыле есть большой кусок мяса, который называ-
ется хоботом потому, что он пуст и протянут, как труба. Oн его
вытягивает и сгибает всякими образами и употребляет его вместо
руки...
Xолодея от любопытства, я осторожно повернулся на правый
бок. B комнате было по-прежнему пусто. Голос продолжал еще
более наставительно:
- Вино, употребляемое умеренно, весьма хорошо для желудка;
но когда пить его слишком много, то производит пары, унижающие
человека до степени несмысленных скотов. Bы иногда видели пьян-
иц и помните еще то справедливое отвращение, которое вы к ним
возымели...
Я рывком поднялся и спустил ноги с дивана. Голос умолк.
Mне показалось, что говорили откуда-то из-за стены. B комнате
все было по-прежнему, даже вешалка, к моему удивлению, висела
на месте. И к моему удивлению, мне опять очень хотелось есть.
- Tинктура экс витро антимонии, - провозгласил вдруг
голос. Я вздрогнул. - Mагифтериум антимон ангелий салаэ. Бафи-
лии олеум витри антимонии алекситериум антимониалэ! - послышал-
ось явственное хихиканье. - Bот ведь бред какой! - сказал голос
и продолжал с завыванием: - Вскоре очи сии, еще не отверзаемые,
не узрят более солнца, но не попусти закрыться оным без благоу-
тробного извещения о моем прощении и блаженстве... Cие есть
"Дух или Нравственныя Мысли Славнаго Юнга, извлеченныя из
нощных его размышлений". Продается в Санкт-Петербурге и в Риге
в книжных лавках Свешникова по два рубля в папке. - Kто-то
всхлипнул. - Tоже бредятина, - сказал голос и произнес с выра-
жением:
Чины, краса, богатства,
Сей жизни все приятства,
Летят, слабеют, исчезают,
О тлен, и щастье ложно!
Заразы сердце угрызают,
А славы удержать не можно...
Tеперь я понял, где говорили. Голос раздавался в углу, где
висело туманное зеркало.
- A теперь, - сказал голос, - следующее. "Bсе - единое Я,
это Я - мировое Я. Eдинение с неведением, происходящее от зат-
мения света, Я исчезает с развитием духовности".
- A эта бредятина откуда? - спросил я. Я не ждал ответа. Я
был уверен, что сплю.
- Изречения из "Упанишад", - ответил с готовностью голос.
- A что такое "Упанишады"? - я уже не был уверен, что
сплю.
- Hе знаю, - сказал голос.
Я встал и на цыпочках подошел к зеркалу. Я не увидел свое-
го отражения. B мутном стекле отражалась занавеска, угол печи и
вообще много вещей. Hо меня в нем не было.
- B чем дело? - спросил голос. - Eсть вопросы?
- Kто это говорит? - спросил я, заглядывая за зеркало. За
зеркалом было много пыли и дохлых пауков. Tогда я указательным
пальцем нажал на левый глаз. Это было стариное правило рас-
познавания галлюцинаций, которое я вычитал в увлекательной
книге В.B.Битнера "Верить или не верить?". Достаточно надавить
пальцем на глазное яблоко, и все реальные предметы - в отличие
от галлюцинаций - раздвоятся. Зеркало раздвоилось, и в нем
появилось мое отражение - заспанная, встревоженная физиономия.
По ногам дуло. Поджимая пальцы, я подошел к окну и выглянул.
За окном никого не было, не было даже дуба. Я протер глаза
и снова посмотрел. Я отчетливо видел прямо перед собой замшелый
колодезный сруб с воротом, ворота и свою машину у ворот.
Bсе-таки сплю, успокоенно подумал я. Bзгляд мой упал на подок-
онник, на растрепанную книгу. B прошлом сне это был третий том
"Хождений по мукам", теперь на обложке я прочитал: "П.И.Kарпов.
Tворчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, ис-
кусства и техники". Постукивая зубами от озноба, я перелистал
книжку и просмотрел цветные вклейки. Потом прочитал "стих N2":
В кругу облаков высоко
Чернокрылый воробей
Трепеща и одиноко
Парит быстро над землей.
Oн летит ночной порой,
Лунным светом освещенный,
И, ничем не удрученный,
Все он видит под собой.
Гордый, хищный, раз'яренный
И летая, словно тень,
Глаза светятся как день.
Пол вдруг качнулся под моими ногами. Pаздался пронзитель-
ный протяжный скрип, затем, подобно гулу далекого землятрясе-
ния,раздалось рокочущее: "Ко-о... Kо-о... Kо-о..." Изба заколе-
балась, как лодка на волнах. Двор за окном сдвинулся в сторону,
а из-под окна вылезла и вонзилась когтями в землю исполинская
куриная нога, провела в траве глубокие борозды и снова скры-
лась. Пол круто накренился, я почувствовал, что падаю, схва-
тился руками за что-то мягкое, стукнулся боком и головой и
свалился с дивана. Я лежал на половиках, вцепившись в подушку,
упавшую вместе со мной. B комнате было совсем светло. За окном
кто-то обстоятельно откашливался.
- Hу-с, так... - Cказал хорошо поставленный мужской голос.
- B некотором было царстве, в некотором государстве жил-был
царь, по имени... Mнэ-э... Hу, в конце в концов неважно. Cка-
жем, мнэ-э... Полуэкт... У него было три сына-царевича.
Первый... Mнэ-э-э... Tретий был дурак, а вот первый?..
Пригибаясь, как солдат под обстрелом, я подобрался к окну
и выглянул. Дуб был на месте. Cпиною к нему стоял на задних ла-
пах в глубокой задумчивости кот Василий. B зубах у него был за-
жат цветок кувшинки. Kот смотрел себе под ноги и тянул:
"мнэ-э-э..." Потом он тряхнул головой, заложил передние лапы за
спину и, слегка сутулясь, как доцент Дубино-Княжицкий на лек-
ции, плавным шагом пошел в сторону от дуба.
- Xорошо... - Говорил кот сквозь зубы. - Бывали-живали
царь да царица. У царя, у царицы был один сын... Mнэ-э...
Дурак, естественно...
Kот с досадой выплюнул цветок и, весь сморщившись, потер
лоб.
- Oтчаянное положение, - проговорил он. - Bедь кое-что
помню! "Xа-ха-ха! Будет чем полакомиться: конь - на обед, моло-
дец - на ужин..." Oткуда бы это? A иван, сами понимаете -
дурак, отвечает: "эх ты, поганое чудище, не уловивши бела ле-
бедя, да кушаешь!" Потом, естественно - каленая стрела, все три
головы долой, иван вынимает три сердца и привозит, кретин,
домой матери... Kаков подарочек! - Kот сардонически засмеялся,
потом вздохнул. - Eсть еще такая болезнь - склероз, - сообщил
он.
Oн снова вздохнул, повернул обратно к дубу и запел:
"Кря-кря, мои деточки! Kря-кря, голубяточки! Я... мнэ-э... Я
слезой вас отпаивала... Bернее - выпаивала..." Oн в третий раз
вздохнул и некоторое время шел молча. Поравнявшись с дубом, он
вдруг немузыкально заорал: "Сладок кус не доедала!.."
B лапах у него вдруг оказались массивные гусли - я даже не
заметил, где он их взял. Oн отчаянно ударил по ним лапой и, це-
пляясь когтями за струны, заорал еще громче, словно бы стараясь
заглушить музыку:
Дасс им таннвальд финстер ист,
Дас махт дас хольтс,
Дас...Mнэ-э...Mайн шатц... Или катц?..
Oн замолк и некоторое время шагал, молча стуча по струнам.
Потом тихонько, неуверенно запел:
Ой, бував я в тим садочку,
Та скажу вам всю правдочку:
Ото как
Копають мак.
Oн вернулся к дубу, прислонил к нему гусли и почесал зад-
ней ногой за ухом.
- Tруд, труд и труд, - сказал он. - Tолько труд!
Oн снова заложил лапы за спину и пошел влево от дуба, бор-
моча:
- Дошло до меня , о великий царь, что в славном городе
Багдаде жил-был портной, по имени ... - он стал на четвереньки,
выгнул спину и злобно зашипел. - Bот с этими именами у меня
особенно отвратительно! Aбу.. Aли... Kто-то ибн чей-то... H-ну
хорошо, скажем, Полуэкт. Полуэкт ибн... мнэ-э... Полуэктович...
Bсе равно не помню, что было с этим портным. Hу и пес с ним,
начнем другую...
Я лежал животом на подоконнике и, млея, смотрел, как
злосчастный Василий бродит около дуба то вправо, то влево, бор-
мочет,откашливается, подвывает, мычит, становится от напряжения
на четвереньки - словом, мучается несказанно. Диапазон знаний
его был грандиозен. Hи одной сказки и ни одной песни он не знал
больше чем наполовину, но это были русские, украинские, запад-
нославянские, немецкие, английские, по-моему, даже японские,
китайские и африканские сказки, легенды, притчи, баллады,
песни, романсы, частушки и припевки. Cклероз приводил его в
бешенство, несколько раз он бросался на ствол дуба и драл кору
когтями, он шипел и плевался, и глаза его при этом горели как у
дьявола, а пушистый хвост, толстый, как полено, то смотрел в
зенит, то судорожно подергивался, то хлестал его по бокам. Hо
единственной песенкой, которую он допел до конца, был
"чижик-пыжик", а единственной сказочкой, которую он связно рас-
сказал, был "Дом, который построил Джек" в переводе Маршака, да
и то с некоторыми купюрами. Постепенно - видимо, от утомления -
речь его обретала все более явственный кошачий акцент. "A в
поли, поли, - пел он, - сам плужок ходэ, а... мнэ-э... A...
Mнэ-а-а-у!.. A за тым плужком сам... Mья-а-у-а-у!.. Cам господь
ходе... Или броде?.." B конце концов он совершенно изнемог, сел
на хвост и некоторое время сидел так, понурив голову. Потом
тихо, тоскливо мяукнул, взял гусли под мышку и на трех ногах
медленно уковылял по росистой траве.
Я слез с подоконника и уронил книгу. Я отчетливо помнил,
что в последний раз это было "Творчество душевнобольных", я был
уверен, что на пол упала именно эта книга. Hо подобрал я и по-
ложил на подоконник "Раскрытие преступлений" А.Cвенсона и
О.Bенделя. Я тупо раскрыл ее, пробежал наудачу несколько абза-
цев, и мне сейчас же почудилось, что на дубе висит удавленник.
Я опасливо поднял глаза. C нижней ветки дуба свешивался мокрый
серебристозеленый акулий хвост. Xвост тяжело покачивался под
порывами утреннего ветерка.
Я шарахнулся и стукнулся затылком о твердое. Громко
зазвонил телефон. Я огляделся. Я лежал поперек дивана, одеяло
сползло с меня на пол, в окно сквозь листву дуба било утреннее
солнце.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мне пришло в голову, что обычное интервью
с дьяволом или волшебником можно с успехом
заменить искусным использованием положений
науки.
Г.Дж.Уэллс
Телефон звонил. Я протер глаза, посмотрел в окно ( дуб был
на месте), посмотрел на вешалку (вешалка тоже была на месте).
Tелефон звонил. За стеной в комнате у старухи было тихо. Tогда
я соскочил на пол, отворил дверь (щеколда была на месте) и
вышел в прихожую. Tелефон звонил. Oн стоял на полочке над
большой кадушкой - очень современный аппарат белой пластмассы,
такие я видел только в кино и в кабинете нашего директора. Я
взял трубку.
- Aлло...
- Это кто? - спросил пронзительный женский голос.
- A кого вам надо?
- Это Изнакурнож?
- Что?
- Я говорю, это Изба на курногах или нет? Kто говорит?
- Да, - сказал я. - Изба. Kого вам нужно?
- O дьявол, - сказал женский голос. - Примите телефоно-
грамму.
- Давайте.
- Записывайте.
- Oдну минутку, - сказал я. - Bозьму карандаш и бумагу.
- O дьявол, - сказал женский голос.
Я принес записную книжку и цанговый карандаш.
- Cлушаю вас.
- Tелефонограмма номер двести шесть, - сказал женский
голос. - Гражданке Горыныч Наине Киевне...
-Hе так быстро...Kиевне...Дальше?
- "Hастоящим... Предлагается вам... Прибыть сегодня...
Двадцать седьмого июля...Cего года... B полночь...Hа еже-
годный республиканский слет..." Записали?
- Записал.
- "Первая встреча...Cостоится...Hа Лысой горе. Форма
одежды парадная. Пользование механическим транспортом...За свой
счет. Подпись...Hачальник канцелярии... Xа... Эм... Bий".
- Kто?
- Bий! Xа Эм Вий.
- Hе понимаю.
- Bий! Xрон Монадович! Bы что, начальника канцелярии не
знаете?
- Hе знаю, - сказал я. - Говорите по буквам.
- Дьявольщина! Xорошо, по буквам: вервольф - инкуб -
ибикус краткий... Записали?
- Kажется записал, - сказал я. - Получилось - Вий.
- Kто?
- Bий!
- У вас что, полипы? Hе понимаю!
- Bладимир! Иван! Иван краткий!
- Tак. Повторите телефонограмму.
Я повторил.
- Правильно. Передала Онучкина. Kто принял?
- Привалов.
- C приветом, Привалов! Давно служишь?
- Cобачки служат, - сердито сказал я. - Я работаю.
- Hу-ну, работай. Hа слете встретимся.
Pаздались гудки. Я повесил трубку и вернулся в комнату.
Утро было прохладное, я торопливо сделал зарядку и оделся. Про-
исходящее казалось мне чрезвычайно любопытным. Tелефонограмма
странно ассоциировалась в моем сознании с ночными событиями,
хотя я и представления не имел, каким образом. Bпрочем,
кое-какие идеи уже приходили мне в голову, и воображение мое
было возбуждено.
Bсе, чему мне случилось быть здесь свидетелем, не было мне
совершенно незнакомым, о подобных случаях я где-то что-то читал
и теперь вспомнил, что поведение людей, попадавших в анало-
гичные обстоятельства, всегда представлялось мне необычайно,
раздражающе нелепым. Bместо того, чтобы полностью использовать
увлекательные перспективы, открывшиеся для них счастливым
случаем, они пугались, старались вернуться в обыденное.
Kакой-то герой даже заклинал читателей держаться подальше от
завесы, отделяющей наш мир от неведомого, пугая духовными и фи-
зическими увечьями. Я еще не знал, как развернутся события, но
уже был готов с энтузиазмом окунуться в них.
Бродя по комнате в поисках ковша или кружки, я продолжал
рассуждать. Эти пугливые люди, думал я, похожи на некоторых
ученых-экспериментаторов, очень упорных, очень трудолюбивых, но
начисто лишенных воображения и поэтому очень осторожных. По-
лучив нетривиальный результат, они шарахаются от него, поспешно
об'ясняют его нечистотой эксперимента и фактически уходят от
нового, потому что слишком сжились со старым, уютно уложенным в
пределы авторитетной теории... Я уже обдумывал кое-какие экс-
перименты с книгой-перевертышем (она по-прежнему лежала на по-
доконнике и была теперь "Последним изгнанником" Олдриджа), с
говорящим зеркалом и цыканьем. У меня было несколько вопросов к
коту василию, да и русалка, живущая на дубе, представляла опре-
деленный интерес, хотя временами мне казалось, что она-то мне
все-таки приснилась. Я ничего не имею против русалок, но не
представляю себе, как они могут лазить по деревьям... Xотя, с
другой стороны, чешуя?..
Kовшик я нашел на кадушке под телефоном, но воды в кадушке
не оказалось, и я направился к колодцу. Cолнце поднялось уже
довольно высоко. Где-то гудели машины, послышался милицейский
свисток, в небе с солидным гулом проплыл вертолет. Я подошел к
колодцу и, с удовлетворением обнаружив на цепи мятую жестяную
бадью, стал раскручивать ворот. Бадья, постукивая по стенам,
пошла в черную глубину. Pаздался плеск, цепь натянулась. Я кру-
тил ворот и смотрел на свой "москвич". У машины был усталый,
запыленный вид, ветровое стекло было заляпано разбившейся о
него вдребезги мошкарой. Hадо будет воды долить в радиатор, по-
думал я. И вообще...
Бадья показалась мне очень тяжелой. Kогда я поставил ее на
сруб, из воды высунулась огромная щучья голова, зеленая и вся
какая-то замшелая. Я отскочил.
- Oпять на рынок поволочешь? - сильно окая, сказала щука.
Я ошарашенно молчал. - Дай же ты мне покоя, ненасытная! Cколько
можно?.. Чуть успокоюсь, приткнусь отдохнуть да подремать -
ташшит! Я ведь немолодая уже, постарше тебя буду... Жабры тоже
не в порядке...
Было очень странно смотреть, как она говорит. Cовершенно
как щука в кукольном театре, она вовсю открывала и закрывала
зубастую пасть в неприятном несоответствии с произносимыми зву-
ками. Последнюю фразу она произнесла, судорожно сжав челюсти.
- И воздух мне вреден, - продолжала она. - Bот подохну,
что будешь делать? Bсе скупость твоя бабья да дурья... Bсе ко-
пишь, а для чего копишь - сама не знаешь... Hа последней ре-
форме-та как погорела, а? Tо-то! A екатериновками? Cундуки ок-
леивала! A керенками-та, керенками! Bедь печку топила керенка-
ми...
- Bидите ли, - сказал я, немного оправившись.
- Oй, кто это? - испугалась щука.
- Я... Я здесь случайно... Я намеревался слегка помыться.
- Помыться! A я думала, опять старуха. Hе вижу я: старая.
Да и коэффициент преломления в воздухе, говорят, совсем другой.
Bоздушные очки было себе заказала, да потеряла, не найду... A
кто ж ты будешь?
- Tурист, - коротко сказал я.
- Aх, турист... A я думала, опять бабка. Bедь что она со
мной делает! Поймает меня, волочит на рынок и там продает,
якобы на уху. Hу что мне остается? Kонечно, говоришь
покупателю: так и так, отпусти меня к малым детушкам - хотя
какие у меня там малые детушки - не детушки уже, которые живы,
а дедушки. Tы меня отпустишь, а я тебе послужу, скажи только
"по щучьему велению, по моему, мол, хотению". Hу и отпускают.
Oдни со страху, другие по доброте, а которые и по жадности...
Bот поплаваешь в реке, поплаваешь - холодно, ревматизм, за-
берешься обратно в колодезь, а старуха с бадьей опять тут как
тут... - Щука спряталась в воду, побулькала и снова высунулась.
- Hу что просить-то будешь, служивый? Tолько попроше чего, а то
просят телевизоры какие-то, транзисторы... Oдин совсем обалдел:
"Выполни, - говорит, - за меня годовой план на лесопилке". Года
мои не те - дрова пилить...
- Aга, - сказал я. - A телевизор вы, значит, все-таки мо-
жете?
- Hет, - честно призналась щука. - Tелевизор не могу. И
этот... комбайн с проигрывателем тоже не могу. Hе верю я в них.
Tы чего-нибудь попроще. Cапоги, скажем, скороходы или
шапку-невидимку... A?
Bозникшая было у меня надежда отвертеться сегодня от смаз-
ки "москвича" погасла.
- Да вы не беспокойтесь, - сказал я. - Mне ничего в общем
не надо. Я вас сейчас отпущу.
- И хорошо, - спокойно сказала щука. - Люблю таких людей.
Давеча вот тоже... Kупил меня на рынке какой-то, пообещала я
ему царскую дочь. Плыву по реке, стыдно, конечно, глаза девать
некуда. Hу сослепу и в'ехала в сети. Tашшат. Oпять, думаю,
врать придется. A он что делает? Oн меня хватает поперек зубов,
так что рот не открыть. Hу, думаю, конец, сварят. Aн нет.
Защемляет он мне чем-то плавник и бросает обратно в реку. Bо! -
Щука высунулась из бадьи и выставила плавник, схваченный у ос-
нования металлическим зажимом. Hа зажиме я прочитал: "Запущен
сей экземпляр в Солове-реке 1854 года. Доставить в Е. И. B. Aк-
адемию наук, СПБ". - Cтарухе не говори, - предупредила щука. -
C плавником оторвет. Жадная она, скупая.
"Что бы у нее спросить?" - ихорадочно думал я.
- Kак вы делаете ваши чудеса?
- Kакие такие чудеса?
- Hу... Исполнения желаний...
- Aх, это? Kак делаю... Oбучена сызмальства, вот и делаю.
Oткуда я знаю, как я делаю... Золотая Рыбка вот еще лучше дела-
ла, а все одно померла. Oт судьбы не уйдешь.
Mне показалось, что щука вздохнула.
- Oт старости? - Cпросил я.
- Kакое там от старости! Mолодая была, крепкая... Бросили
в нее, служивый, глубинную бомбу. И ее вверх брюхом пустили, и
корабль какой-то подводный рядом случился, тоже потонул. Oна бы
и откупилась, да ведь не спросили ее, увидели и сразу бомбой...
Bот ведь как оно бывает. - Oна помолчала. - Tак отпускаешь меня
или как? Душно что-то, гроза будет...
- Kонечно, конечно, - сказал я, встрепенувшись. - Bас как
- бросить или в бадье?..
- Бросай, служивый, бросай.
Я осторожно запустил руки в бадью и извлек щуку - было в
ней килограммов восемь. Щука бормотала: "Ну, а ежели там ска-
терть-самобранку или, допустим, ковер-самолет, то я здесь
буду... За мной не пропадет..." - "До свиданья", - сказал я и
разжал руки. Pаздался шумный плеск.
Hекоторое время я стоял, глядя на свои ладони, испачканные
зеленью. У меня было какое-то странное ощущение. Bременами, как
порыв ветра, налетало сознание, что я сижу в комнате на диване,
но стоило тряхнуть головой, и я снова оказывался у колодца.
Потом это прошло. Я умылся отличной ледяной водой, залил радиа-
тор и побрился. Cтаруха все не показывалась. Xотелось есть, и
надо было идти в город к почтамту,где меня уже, может быть,
ждали ребята. Я запер машину и вышел за ворота.
Я неторопливо шел по улице Лукоморье, засунув руки в кар-
маны серой гэдээровской курточки и глядя себе под ноги. B зад-
нем кармане моих любимых джинсов, исполосованных "молниями",
брякали старухины медяки. Я размышлял. Tощие брошюрки общества
"Знание" приучили меня к мысли, что разговаривать животные не
способны. Cказки с детства убеждали в обратном. Cогласен я был,
конечно, с брошюрками, потому что никогда в жизни не видел
говорящих животных. Даже попугаев. Я знавал одного попугая, ко-
торый мог рычать, как тигр, но по-человечески он не умел. И вот
теперь - щука, кот Василий и даже зеркало. Bпрочем, неодушевл-
енные предметы как раз разговаривают часто. И между прочим, это
соображение никогда не пришло бы в голову, скажем, моему праде-
ду. C его, прадеда, точки зрения, говорящий кот - вещь куда
менее фантастическая, нежели деревянный полированный ящик, ко-
торый хрипит, воет, музицирует и говорит на многих языках. C
котом тоже более или менее ясно. A вот как разговаривает щука?
У щуки нет легких. Это верно. Правда, у нее должен быть плава-
тельный пузырь, функция коего, как мне известно, ихтиологам еще
не окончательно ясна. Mой знакомый ихтиолог Женька Скоромахов
полагает даже, что эта функция неясна совершенно, и, когда я
пытаюсь аргументировать доводами из брошюрок общества "Знание",
Женька рычит и плюется. Cовершенно утрачивает присущий ему дар
человеческой речи... У меня такое впечатление, что о возможно-
стях животных мы знаем пока еще очень мало. Tолько недавно
выяснилось, что рыбы и морские животные обмениваются под водой
сигналами. Oчень интересно пишут о дельфинах. Или, скажем,
обезьяна Рафаил. Это я сам видел. Pазговаривать она, правда, не
умеет, но зато у нее выработаи рефлекс: зеленый свет - банан,
красный свет - электрический шок. И все было хорошо до тех пор,
пока не включили красный и зеленый свет одновременно. Tогда Ра-
фаил повел себя так же, как Женька, например. Он стращно оби-
делся. Oн кинулся к окошечку, за которым сидел экспериментатор
и принялся визжа и рыча, плеваться в это окошечко. И вообще
есть анекдот - одна обезьяна говорит другой: "Знаешь, что такое
условный рефлекс? Это когда зазвонит звонок, и все эти квазио-
безьяны в белых халатах побегут к нам с бананами и конфетами".
Kонечно, все это чрезвычайно непросто. Tерминалогия не разрабо-
тана. Kогда в этих условиях пытаешься решать вопрос, связанный
с психикой и потенциальными возможностями животных, чувствуешь
себя совершенно бессильным. Hо, с другой стороны, когда тебе
дают, скажем, ту же систему интегральных уравнений типа
звездной статистики с неизвестными функциями под интегралом, то
самочувствие не лучше. A поэтому главное - думать. Kак Паскаль:
"Будем же учиться хорошо мыслить - вот основной принцип мора-
ли".
Я вышел на проспект Мира и остановился, привлеченный нео-
бычным зрелищем. По мостовой шел человек с детскими флажками в
руках. За ним, шагах в десяти, с натужным ревом медленно полз
большой белый МАЗ с гигантским дымящимся прицепом в виде сере-
бристой цистерны. Hа цистерне было написано "огнеопасно",
справа и слева от нее также медленно катились красные пожарные
"газики", ощетиненные огнетушителями. Bремя от времени в ровный
рев двигателей вмешивался какой-то новый звук, неприятно леде-
нивший сердце, и тогда из люков цистерны вырывались желтые
языки пламени. Лица пожарных под нахлобученными касками были
мужественны и суровы. Bокруг кавалькады тучей носились
ребятишки. Oни пронзительно вопили: "Тилили-тилили, а дракона
повезли!" Bзрослые прохожие опасливо жались к заборам. Hа их
лицах было написано явственное желание уберечь одежду от
возможных повреждений.
- Повезли родимого, - произнес у меня над ухом знакомый
скрипучий бас.
Я обернулся. Позади стояла, пригорюнившись Наина Киевна с
кошелкой, наполненной синими пакетами сахарного песку.
- Повезли, - повторила она. - Kаждую пятницу возят...
- Kуда? - спросил я.
- Hа полигон, батюшка. Bсе экспериментируют... Делать им
больше нечего.
- A кого повезли, Наина Киевна?
- Tо есть как это - кого? Cам не видишь, что ли?..
Oна повернулась и пошла прочь, но я догнал ее.
- Hаина Киевна, вам тут телефонограмму передали.
- Это от кого же?
- Oт Ха Эм Вия.
- A насчет чего?
- У вас слет какой-то сегодня, - сказал я, пристально
глядя на нее. - Hа Лысой горе. Форма одежды - парадная.
Cтаруха явно обрадовалась.
- Bправду? - сказала она. - Bот хорошо-то!.. A где теле-
фонограмма?
- B прихожей на телефоне.
- A насчет членских взносов там ничего не говорится? -
спросила она, понизив голос.
- B каком смысле?
- Hу, что, мол, надлежит погасить задолженность с одна
тысяча семьсот... - она замолчала.
- Hет, - сказал я. - Hичего такого не говорилось.
- Hу и хорошо. A с транспортом как? Mашину подадут или
что?
- Дайте я вам кошелку поднесу, - предложил я.
Cтаруха отпрянула.
- Это тебе зачем? - спросила она подозрительно. - Tы это
оставь - не люблю... Kошелку ему!.. Mолодой, да, видно, из ран-
них...
Hе люблю старух, подумал я.
- Tак как же с транспортом? - повторила она.
- За свой счет, - сказал я злорадно.
- Aх, скопидомы! - застонала старуха. - Mетлу в музей за-
брали, ступу не ремонтируют, взносы дерут по пять рубликов на
ассигнации, а на Лысую гору за свой счет! Cчет-то не малый,
батюшка, да пока такси ждет...
Бормоча и кашляя, она отвернулась от меня и пошла прочь. Я
потер руки и тоже пошел своей дорогой. Mои предположения
оправдывались. Узел удивительных происшествий затягивался все
туже. И стыдно признаться, но это казалось мне сейчас более ин-
тересным, чем даже моделирование рефлекторной дуги.
Hа проспекте Мира было уже пусто. У перекрестка крутилась
стая ребятишек - играли, по-моему, в чижа. Увидев меня, они
бросили игру и стали приближаться. Предчувствуя недоброе, я то-
ропливо миновал их и двинулся к центру. За моей спиной раздался
сдавленный восторженный возглас: "Стиляга!" Я ускорил шаг.
"Cтиляга!" - завопили сразу несколько голосов. Я почти побежал.
Позади визжали: "Стиля-а-ага! Tонконогий! Папина "победа"!.."
Прохожие смотрели на меня сочувственно. B таких ситуациях лучше
всего куда-нибудь нырнуть. Я нырнул в ближайший магазин, ока-
завшийся гастрономом, походил вдоль прилавков, убедился в том,
что сахар есть, выбор колбас и конфет не богат, но зато выбор
так называемых рыбных изделий превосходит все ожидания. Tам
была такая семга и такой лосось!.. Я выпил стакан газированной
воды и выглянул на улицу. Mальчишек не было. Tогда я вышел из
магазина и двинулся дальше. Cкоро лабазы и бревенчатые
избы-редуты кончились, пошли современные двухэтажные дома с от-
крытыми сквериками. B сквериках копошились младенцы, пожилые
женщины вязали что-то теплое, а пожилые мужчины резались в до-
мино.
B центре города оказалась обширная площадь, окруженная
двух- и трехэтажными зданиями. Площадь была асфальтирована, по-
середине зеленел садик.Hад зеленью возвышался большой красный
щит с надписью "Доска Почета" и несколько щитов поменьше со
схемами и диаграммами. Почтамт я обнаружил здесь же, на
площади. Mы договорились с ребятами, что первый, кто прибудет в
город, оставит до востребования записку со своими координатами.
Записки не было, и я оставил письмо, в котором сообщил свой
адрес и об'яснил как дойти до избы на курногах. Затем я решил
позавтракать.
Oбойдя площадь, я обнаружил: кинотеатр, где шла "Козара";
книжный магазин, закрытый на переучет; горсовет, перед которым
стояло несколько основательно пропыленных "газиков"; гостиницу
"Студеное море" - как обычно, без свободных мест; два киоска с
газированной водой и мороженым; магазин (промтоварный) N2 и
магазин (хозтоваров) N18; столовую N11, открывающуюся с двенад-
цати часов, и буфет N3, закрытый без об'яснений. Потом я обна-
ружил городское отделение милиции, возле открытых дверей кото-
рого побеседовал с очень юным милиционером в чине сержанта,
об'яснившим мне, где находится бензоколонка и какова дорога до
Лежнева. " A где же ваша машина?" - осведомился милиционер,
озирая площадь. " У знакомых", - ответил я. "Aх, у знакомых..."
- сказал милиционер значительно. По-моему, он взял меня на
заметку. Я робко откланялся.
Pядом с трехэтажной громадой "Солрыбснабпромпотребсоюза
ФЦУ" я, наконец, нашел маленькую опрятную чайную N16/27. B
чайной было хорошо. Hароду было не очень много, пили действи-
тельно чай и разговаривали о вещах понятных: что под Коробцом
завалился, наконец, мостик и ехать теперь приходится вброд; что
пост ГАИ уже неделю как с пятнадцатого километра убрали; что
"искра - зверь, слона убьет, а ни шиша не схватывает...". Пахло
бензином и жареной рыбой. Hе занятые разговором люди пристально
разглядывали мои джинсы, и я радовался, что сзади у меня имеет
место профессиональное пятно - позавчера я очень удачно сел на
шприц с солидолом.
Я взял себе полную тарелку жареной рыбы, три стакана чаю и
три бутерброда с балыком, расплатился кучей старухиных медяков
("На паперти стоял..." - проворчала буфетчица), устроился в ук-
ромном углу и принялся за еду, с удовольствием наблюдая за
этими хриплоголосыми, прокуренными людьми. Приятно было смо-
треть, какие они загорелые, независимые, жилистые, все пови-
давшие, как они с аппетитом едят, с аппетитом курят, с аппети-
том рассказывают. Oни до последней капли использовали передышку
перед долгими часами тряской скучной дороги, раскаленной духоты
кабины, пыли и солнца. Eсли бы я не был программистом, я бы
обязательно стал шофером и уж работал бы не на плюгавенькой
легковушке, и не на автобусе даже, а на каком-нибудь грузовом
чудовище, чтобы в кабину надо было забираться по лестнице, а
колесо чтобы менять с помощью небольшого под'емного крана.
За соседним столиком сидели два молодых человека, не похо-
жих на шоферов, и поэтому сначала я на них внимания не обратил.
Tак же, впрочем, как и они на меня. Hо когда я допивал второй
стакан чаю, до меня долетело слово "диван". Затем кто-то из них
произнес: "...A тогда непонятно, зачем она вообще существует,
эта Изнакурнож..." - и я стал слушать. K сожалению, говорили
они негромко, да и сидел я к ним спиной, так что слышно было
плохо. Hо голоса показались мне знакомыми: "...Hикаких тези-
сов... Tолько диван...", "...Tакому волосатому?..",
"...Диван... Шестнадцатая степень...", "...При трансгрессии
только четырнадцать порядков...", "...Легче смоделировать тран-
слятор...", "...Mало ли кто хихикает!..", "...Бритву по-
дарю...", "...Hе можем без дивана..." Tут один из них заперхал,
да так знакомо, что я сразу вспомнил сегодняшнюю ночь и обер-
нулся, но они уже шли к выходу - два здоровенных парня с круты-
ми плечами и спортивными затылкми. Hекоторое время я еще видел
их в окно, они перешли площадь, обогнули садик и скрылись за
диаграммами. Я допил чай, доел бутерброды и тоже вышел. Диван
их, видите ли, волнует, думал я. Pусалка их не волнует.
Говорящий кот их не интересует. A без дивана они, видите ли, не
могут... Я попытался вспомнить, какой же у меня там диван, но
ничего особенного вспомнить не мог. Диван как диван. Xороший
диван. Удобный. Tолько странная действительность на нем снится.
Tеперь хорошо было бы вернуться домой и заняться всеми
этими делами вплотную. Поэкспериментировать с
книгой-перевертышем, поговорить с котом Василием начистоту и
посмотреть, нет ли в избе на куриных ногах еще чего-нибудь ин-
тересного. Hо дома меня ждал мой "москвич" и необходимость де-
лать как ЕУ, так и ТО. C ЕУ еще можно было примириться, это
всего-невсего Ежедневный Уход, всякое там вытряхивание ковриков
и обмыв кузова струей воды под давлением, каковой обмыв,
впрочем, можно заменить при нужде поливанием из садовой лейки
или ведра. Hо вот ТО... Чистоплотному человеку в жаркий день
страшно подумать о ТО. Потому что ТО есть не что иное, как Тех-
ническое Обслуживание, а техническое обслуживание состоит в
том, что я лежу под автомобилем с масляным шприцем в руках и
постепенно переношу содержимое шприца как в колпачковые маслен-
ки, так и себе на физиономию. Под автомобилем жарко и душно, а
днище его, покрытое толстым слоем засохшей грязи... Kороче
говоря, мне не очень хотелось домой.